Бланш снова застонала, и Ален кинулся к ней, откидывая с ее лица налипшие холодные волосы, гладя по щекам, касаясь ее губ кончиками пальцев.

— Все хорошо, все хорошо, — шептал он ей, — сейчас согреешься…

Бутыль воды жизни, сухая простынь, теплый плед — вот что ей сейчас было нужно. Но сначала девушку нужно было раздеть. Намокшее платье никак не желало отпускать свою хозяйку из холодных объятий, и Ален, схватив кинжал, в два счета располосовал дорогую ткань, а потом и тонкую нижнюю рубашку. Вскоре Бланш лежала завернутая в простынь, плед и пуховое одеяло. Щеки и губы ее порозовели, она несколько раз открывала глаза, но смотрела как сквозь пелену дождя — словно ничего не видя.

Ален встал на колени возле кровати, с тревогой всматриваясь девушке в лицо. Она снова открыла глаза, и он погладил ее по плечу через одеяло, давая понять что находится рядом. Прикосновение она почувствовала и вдруг неуверенно и слабо улыбнулась:

— Милорд, вы спасли меня? Иначе я бы утонула?

— Все позади, — сказал он, испытывая такую нежность, что казалось — еще немного и сердце растает. — Я позову Барбету, тебе нужна горячая ванна и грелки в постель.

Но она высунула руку и удержала его:

— Но вы сами промокли до нитки, милорд, — воспротивилась она. Голос звучал слабо и казался чужим. — Переоденьтесь.

— В этом вся Бланш! Прежде, чем подумать о себе, она думает о других, — Аден засмеялся, но смех получился странным, как у безумца.

— Переоденьтесь, я настаиваю, — прошептала она, закрывая глаза.

Ален не стал больше спорить и за несколько секунд содрал с себя мокрую одежду и надел сухие подштанники, и склонился над Бланш:

— Я купался не дольше минуты, а вот сколько ты пробыла в воде, мне не известно, — сказал он, гладя ее по лбу и волосам, которые, высыхая, начали пушиться. — Позову слуг, не бойся, я вернусь скоро.

— Подождите! — она сделала попытку подняться, но Ален почти насильно затолкал ее обратно под одеяло, успев заметить мелькнувшую обнаженную грудь — белую, высокую, маленькую, но такую соблазнительную в своей девической невинности. — Ваша рука… — Бланш волновалась все больше. — Вы исцелились, милорд! Ваш рука действует!

— На твое счастье, — ответил граф. — Иначе как бы я вытащил тебя? С чего это ты вздумала купаться посреди зимы, безумная Бланш?

Лицо ее, до этого осветившееся радостью, омрачилось, и Ален испугался, решив, что напомнил ей страшные минуты, когда она чуть не лишилась жизни. Он поспешил утешить ее:

— Сейчас тебе ничто не угрожает.

— Как страшно… — она заплакала.

Заплакала тихо, стесняясь слез и отворачиваясь, чтобы он не увидел их.

Ален принялся шептать ей слова утешения, и приникал к лежавшей на постели девушке все теснее и теснее, но Бланш сама судорожно обхватила его за шею, прижалась щекой к щеке, содрогаясь от рыданий, которые тщетно пыталась сдержать.

— Умирать очень страшно, — шептала она.

Одеяло соскользнуло, плед распахнулся, и простынь — последняя преграда — упала на постель. Граф почувствовал, как девичьи груди скользнули по его груди, а на плечо закапали слезы — настоящие, обжигающе горячие. И этот миг решил все. Ален понял, что больше просто не может находиться вдали он нее. Она нужна ему, как воздух, как чистая вода, которую пьешь. В его руках она вздрагивала, и от этого его самого пронзала сладкая дрожь.

— Бланш… — прошептал он хрипло, и она сразу отпустила его, ахнула и юркнула под одеяло, натягивая простынь до самого горла.

— Опять убегаешь, — сказал Ален, лаская взглядом такое дорогое ему лицо — темные блестящие глаза, нежный рот, потом взгляд его переместился ниже. Бланш настолько крепко сжала углы простыни, что побелели костяшки пальцев. Он коснулся губами этих рук, умевших многое — приводить в порядок запущенные замки, готовить вкуснейшие блюда, удерживать, как в тисках, его сердце: — Бланш, позволь только посмотреть… — граф осторожно сдвинул одеяло, под которым она пряталась, как испуганный зверек в норке, и потянул край простыни.

68

Ален тянул простынь осторожно, но настойчиво, но Бланш со своей стороны не желала подчиняться.

— Это неправильно, — взмолилась она.

Он и сам понимал, что неправильно. Но как остановиться, когда она была рядом — прикрытая лишь тонкой тканью? И если она только что сама его обнимала…

— Не бойся, — утешил граф. — Я не сделаю ничего плохого. Я ведь раздел тебя, и не набросился, как дикарь.

Опираясь на локоть, он навис над ней, едва касаясь губами щек девушки, тихонько целуя в висок, в уголок рта и продолжая нашептывать:

— Ты моя жена, я твой муж, ты давала клятву подчиняться каждому моему желанию…

— Но наш договор, — напомнила она, дрожа всем телом.

— И наш договор о том же… Ты обещала слушаться меня… Не бойся, я всего лишь взгляну… Только один раз…

— Ален! — простонала она.

— Только один раз…

Пальцы ее разжались, и он медленно стянул простынь, которой Бланш стыдливо прикрывалась.

— Ты такая красивая, моя маленькая шоколадница, — граф погладил девушку по щеке, потом скользнул рукой ниже, проведя по белоснежной шее, между ключицами.

Больше всего Алена манили белоснежные девичьи груди с розовыми маленькими сосками. Вот они — совсем близко, можно чуть податься вперед и губами ощутить их лепестковую нежность. Но он сдержался, чтобы не напугать Бланш, и лишь прочертил кончиками пальцев вокруг одной груди, наслаждаясь бархатистой гладкостью кожи. Этого было мало — очень мало. И совсем не утишало жар, а лишь распаляло его.

Словно спасаясь от соблазна, Ален прикрыл белую грудь рукой, но ладонь ему тут же уперся отвердевший сосок. Граф чуть сжал руку, и Бланш снова запаниковала, зашептав:

— Вы просили только посмотреть, милорд!

Но он приложил палец к ее губам, призывая к молчанию, и спросил приглушенным голосом:

— Чего так боится моя Бланш? Моя смелая, отчаянная Бланш? Ты вышла замуж за Синюю Бороду, ничего не боясь, а теперь, когда и бороды уже нет, чего-то испугалась?

Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз.

— Нет, конечно же я не боюсь, — ответил за нее граф, снова возвращаясь к ласке, которая и дарила наслаждение, и мучила. — Разве тебе плохо со мной, Бланш? Тебе ведь нравится…

Девушка закрыла глаза, и брови жалостливо изломились, но она его не остановила, и это придало графу надежды и пыла.

— Ты совсем меня измучила, — продолжал говорить он, успокаивая Бланш, а сам уже положил ладонь на ее живот, спускаясь все ниже. — Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя в воде… Моя милая Бланш, как же можно было быть такой неосторожной, чтобы оскользнуть с берега?

Рука его находилась всего в нескольких дюймах от девичьего лона, как вдруг Бланш выдохнула, по-прежнему не открывая глаз:

— Я не поскользнулась, милорд. Меня сбросили в воду.

Это было уже не смешно, и Ален приподнялся рывком:

— Что значит — сбросили?

Бланш открыла глаза и посмотрела на него честным взглядом:

— Думаю, что-то было подсыпано в чай, который я выпила. Я увидела, как зацвели ягоды падуба и упала, а потом меня потащили и сбросили в пруд.

— Расскажи все, как можно подробнее, — велел граф, хмурясь.

Любовный настрой пропал, как по-волшебству. Зато на место любовному томлению пришла ярость. Кто-то посмел причинить зло его жене. Какая-то гадюка осмелилась навредить его маленькой святой. Он не сомневался ни разу, что Бланш говорит ему правду. Бланш просто не умеет лгать, он в этом уже убедился.

По ее словам выходило, что Барбетта принесла в беседку тот самый отравленный чай…

— Но там не было чайника! — вспомнил граф. — Я видел осколки на полу и поднос на столе.

— Чаша разбилась, когда мне стало плохо. Но на столе оставались поднос, крышка от него и серебряный заварник…

— Ни черта там не было заварника! — граф вскочил и прошелся по комнате туда- сюда. — Поднос стоял, крышка… белая салфетка… Все, — ему показалось, что жена вскинулась, будто хотела что-то сказать, но потом опустила голову и промолчала. — Кто-то позаботился забрать его, когда скинул тебя. Наверняка, чтобы скрыть яд. Говоришь, чай принесла Барбетта? Я сейчас же допрошу ее, и если она причастна…