— Ты бы хотела мне в жены свою сестру? — спросил он.

— Нет! — помимо воли ответила я.

— Так в чем же дело? Я выбрал вовсе не ее, а тебя.

— Я требую объяснений.

— И не сомневался, что ты их потребуешь. Поэтому выслушай меня очень внимательно, а потом дай ответ. Присядь, так будет удобнее.

Он положил руку мне на плечо, принуждая сесть, и я послушно опустилась в кресло. Что он сейчас поведает мне? Что влюбился с первого взгляда? Разве такое бывает?

— Ты мне подходишь, Бланш. Ты умна, рассудительна, знакома с трудностями, но никогда не унывала. Я убедился, что ты умеешь хранить секреты, что ты умеешь владеть своими чувствами…

— Можно подумать, вы следили за мной от колыбели, — сказала я.

— Я хорошо разбираюсь в людях, — заверил он. — И, признаться, порасспросил о тебе и твоей семье. А еще я видел, что ты даже не переменилась в лице, когда я назвал твою сестру королевой бала.

— Значит, вы меня проверяли? — только теперь я поняла причину его поведения.

Он кивнул.

— Жестокая проверка.

— Я возмещу все твои душевные волнения после женитьбы.

— Поцелуями? Благодарю, но мне это не подходит.

— Не волнуйся, — он посмотрел на меня с мягкой насмешкой. — Я обещаю тебе нечто другое, что очень тебя заинтересует. Брак между нами будет только для вида. Никаких поцелуев и супружеских отношений. Через год мы разведемся, и ты получишь золотых монет в два раза больше, чем твои сестры.

— Разведемся через год?! Но зачем вам брак на год?!

— Потому что так хочет моя невеста.

Мне понадобилось время, чтобы осмыслить услышанное.

Год ложного брака за де Конмором по желанию его невесты, а потом развод — и огромные деньги в моем распоряжении? Это походило на горячечный бред.

23

— Понимаю твое удивление, — сказал де Конмор, — и сейчас все объясню. Не вижу смысла скрывать правду и надеюсь, что ты сохранишь мои секреты в тайне.

Я продолжала смотреть на него вопрошающе, гадая, не сошел ли граф с ума.

— Моя невеста — Милисент ле Анж — милая, славная девушка, но очень суеверна. А о нашей семье ходят довольно страшные истории, и одна из них — о проклятье жен де Конморов. Якобы, наши жены умирают в течении года после свадьбы. И вот Милисент вбила себе в голову, что проклятье действует, и боится умереть. Я пытался ее убедить, что почти все жены де Конморов умирали своей смертью и не в течение года после венчания, а гораздо позже, но она не верит и настаивает, чтобы я женился на какой-нибудь другой девушке на год. Милли хочет убедиться, что ей ничего не угрожает.

«Милли», — как нежно он говорит о невесте.

В моей голове начался настоящий кавардак.

— Подождите, — я подняла руку, останавливая графа, готового говорить дальше. — Вы сказали «почти все». Значит, были и такие, кто умирали после свадьбы?

— Были, — признал нехотя граф. — Две мои жены умерли в течение года.

— Только две? — не удержалась от сарказма. — А куда девались остальные десять?

— Что бы там ни болтали сплетники, я был женат всего два раза, — сказал он, глядя прямо, так что у меня не было причин сомневаться в его правдивости. — Сусанна умерла от горячки, а Эстер упала с лошади — она всегда гоняла, как дьяволица. Ничего таинственного и злодейского.

— Почему тогда вы не объясните это своей невесте… Милли? — спросила я. — Если все так, как вы рассказываете, то я не вижу никакого родового проклятья.

Он криво усмехнулся:

— Если бы только она это понимала. Милли и слышать ничего не хочет. Поэтому я хочу жениться, а потом развестись. И поэтому мне нужна жена благоразумная, здравомыслящая, которая станет смотреть на наш брак, как на сделку.

— А я именно такая? — спросила я холодно.

Мне было неприятно выслушивать это. Брак-обман. Жена на год. Это… унизительно. Но еще неприятнее было узнать о чувствах де Конмора к своей Милли. Наверное, конфеты он заказывал именно для нее. «Капризная, взбалмошная девчонка… измотала милорду всю душу…» — вспомнила я слова поварихи из графского дома. Это о ней? Похоже. Как глупо и безрассудно — устроить жениху брак с незнакомой девицей, чтобы проверить — подействует проклятье или нет? Выживет очередная жена Синей Бороды или же умрет?

И если граф так нежно привязан к Милли, что готов ради нее пойти на такую глупость, как брак на год, и поставить под угрозу жизнь другой девушки, то зачем тогда целовал меня?

Разумеется, я ничего подобного не спросила, но граф кое-что понял по выражению моего лица.

— Тебе ничего не угрожает, — сказал он. — Если бы я хоть на полмизинца верил в родовое проклятье, то никогда бы не женился…

— Очень благородно, — вставила я.

— …просто завел бы детей от любовниц.

— О! — я не нашлась, что ответить на такое великолепное «благородство».

Де Конмор говорит, что не верит в проклятье. А если наоборот — верит? И не хочет рисковать жизнью любимой женщины? Две жены погибли, где гарантия, что я не стану третьей жертвой?

«Все страхи человек придумывает сам, — прозвучал вдруг в моей памяти голос Вильямины. — Ничего не бойся, и страхи сами исчезнут».

— Есть еще пара условий. С моей стороны. Ты слушаешь, Бланш? — позвал меня граф, и я вернулась в настоящее время из воспоминаний.

— Назовите условия, — сказала я, стараясь выглядеть уверенно.

Он погладил бороду и сказал громко и отрывисто:

— Первое: ты никому не раскрываешь тайны нашего договора. Второе: подчиняешься каждому моему слову.

Если первое условие меня устраивало, то второе заставило насторожиться.

— Каждому? — переспросила я, пытаясь представить — что это означает.

— Абсолютно. В моем доме хозяин — только я. И тех, кто не подчиняется мне, я наказываю. Пойдешь против меня, и мне придется поступить с тобой жестоко.

— Насколько жестоко?

— Настолько. Если подведешь, то войдешь в историю Ренна, как еще одна жена де Конмора, пострадавшая от родового проклятья.

— Ясно, — сказала я, сглотнув комок в горле.

— Это значит: «да»?

Все же я заколебалась.

С одной стороны было счастье моей семьи, а с другой — мое собственное счастье. Стать женой «на пробу» мне претило. Развод — это было поистине немыслимо. Разведенная женщина — предмет пересудов. Это значит, что она либо бесплодна, либо изменила мужу. Но разведенная жена с деньгами это не старая дева без таковых.

— Это значит: «да»? — повысил голос граф.

Я только кивнула, потому что не могла произнести ни слова.

— Пеле! — позвал де Конмор, вставая, и в комнату тут же услужливо протиснулся рыжий верзила — веснушчатый, рябой, с красным, облупленным носом. Он тащил сундучок, запертый на фигурный замок, и огромную сумку — вроде дорожной, но из тонкой непромокаемой ткани.

— Подай королевский указ, — велел граф, и слуга с готовностью вынул из сундучка пергаментный свиток, перетянутый алым с золотой нитью шнурком, на котором серебрилась печать с изображением короны. — Вот, посмотри, — граф развернул пергамент, предлагая мне самой прочитать документ.

Он разложил его на столе, придавив ладонями, и я тоже подошла к столу, чтобы посмотреть на королевскую грамоту.

Я изучила ее самым внимательнейшим образом. До этого дня мне не приходилось видеть ни королевской подписи, ни печати. Надо сказать, и то и другое выглядело внушительно. Тщательно выписанные буквы — красные заглавные и золоченые на королевском имени — складывались в слова, а слова — в витиеватые фразы, о том, что король повелевает заключить брак между Аленом де Конмором и девицей — а дальше была пустая строчка, куда полагалось вписать имя этой самой девицы.

Меня поразило, что в документе было указано не «разрешаю» или «не возражаю», а именно «приказываю». Де Конмор не лгал, и у него, действительно, был карт- бланш на брак с любой девицей. Хотела бы я посмотреть на ту, которая посмеет пойти против воли самого короля.

— Видишь, я мог бы просто вписать имя Бланш Авердин, даже не поставив тебя в известность, — сказал граф, стоя со мной рядом — плечом к плечу, так, что наши волосы соприкасались. — Но я пришел поговорить. Потому что мне нужна твоя помощь в этом деле. Мне нужен союзник.