— Вкусно, — похвалил он, прикончив восьмую тартинку. — Готов поклясться, ты приложила к этому руку, и Барбетта ни при чем. Кстати, где она? И где Вамбри? Почему в замке так пусто?

— Госпожа Барбетта следит за установкой фонарей в саду, — ответила я. — Вамбри отправилась помогать, но уверена, что в эту самую минуту она лазает по снежной горе, хотя я просила ее этого не делать…

— Какие фонари? Какая гора? — не понял граф.

— Я распорядилась, чтобы сад расчистили и сделали дорожку к пруду. Снег сгребли в кучу, чтобы сделать потом горку, но Вамбри не может дождаться, пока ее зальют водой.

— Водой? — уточнил граф.

— Водой, — кивнула я.

— Горку?

— Да, милорд. Чтобы потом кататься, — подождав ответа, я сочла нужным уточнить: — Чтобы кататься на санках. Разве вы не катались в детстве на санках?

Он молчал, комкая в руке салфетку, и молчал как-то очень уж долго. Не решалась окликнуть его, выжидая, что будет дальше. Не слишком ли далеко я зашла в своем рвении сделать жизнь своего мужа приятнее.

— Прости меня, — сказал он коротко.

— О чем вы, милорд?

— Я о той ночи, когда тебя испугал.

— Все давно забыто, вам не зачем вспоминать об этом.

— Если бы ты знала, как я сожалею.

— О, не волнуйтесь! — как я ни старалась быть милой и терпеливой, но тут сдержаться не смогла. — Я оценила ваше раскаяние и сожаление. Вернее, вы сами оценили, милорд.

— Я?

— Вы. В сто золотых.

— Разве мало? — спросил он мрачно.

От праздничного настроения не осталось и следа. Я со стуком переставила стул, хотя больше всего хотелось пнуть его.

— Пойдемте, я провожу вас в баню, — сказала я. — Сомневаюсь, что вы помните, где она находится.

— Ну проводи, — сказал он сквозь зубы, окидывая меня темным медленным взглядом с ног до головы.

Он шел следом за мной, и я чувствовала его присутствие даже не слыша его шагов. Как будто тяжелая рука погладила меня по голове, скользнула по спине и спустилась ниже. Я промокнула платочком над верхней губой — ни с того, ни с сего меня бросило в жар.

У дверей бани я остановилась и чинно произнесла:

— Прошу вас, милорд, освежитесь с дороги. Внутри вы найдете свежее белье и смену одежды. Приятного вам…

— А куда ты собралась? — спросил он. — Тоже заходи. Поможешь помыться.

— Если вы боитесь, что не справитесь сами, я отправлю к вам Пеле или кого-нибудь из слуг, — быстро ответила я.

— К черту слуг, — отрезал он.

— Напоминаю, что по условиям договора любая интимность между нами исключена,

— выпалила я.

— Полить меня водой — это, по-твоему, интимность?

— Да… Конечно же… — забормотала я, отступая.

— Сбежать хочешь? Не выйдет, — граф схватил меня за плечо и в два счета затолкнул в баню, хотя я упиралась и пыталась схватиться за косяки. — Не бойся, я не стану покушаться на твое целомудрие, — сказал он насмешливо. — Но раз уж решила поразить меня своей хозяйственностью — доведи дело до конца. Помоги снять камзол.

— Хорошо, милорд, — встав перед ним, я начала расстегивать пуговицы на его одежде. Пальцы предательски дрожали, и я провозилась с этим нехитрым делом втрое дольше, чем следовало.

Но граф не торопил меня, и когда я несмело подняла глаза, он смотрел на меня задумчиво и немного печально.

— Вы о чем-то грустите, милорд? — осмелилась спросить я.

— Да, — коротко ответил он.

Последняя пуговица была расстегнута, и он сбросил камзол прямо на пол. Я подобрала брошенную одежду и сложила на лавку.

— Теперь рубашку, — приказал граф.

— Может, лучше позвать Пепе…

— Расстегни рубашку, Бланш, — сказал вдруг он странным голосом — низко и чуть хрипловато. — Я ведь не прошу о многом.

46

Как зачарованная, я занялась его рубашкой, вздрагивая всякий раз, когда касалась кончиками пальцев его груди.

— Ты вся дрожишь, — сказал он и положил руку мне на плечо. — Почему бы это?

Я осторожно освободилась из-под его руки:

— Не знаю, милорд. Раньше мне не приходилось раздевать мужчин…

— Боишься, что не справишься с таким деликатным делом?

— Боже! Деликатное! — рассмеялась я нервно. — Но все, последняя пуговица расстегнута, можете снимать рубашку.

— Сними ее сама, — сказал он и повернулся спиной, чуть разведя руки в стороны, чтобы мне было удобнее.

Я несмело коснулась отложного ворота, потянула вниз тонкую белую ткань, обнажая крепкие плечи, мускулистую спину, на которой было несколько шрамов — тонких, давно заживших. Спустив рубашку до запястий, я не торопилась снимать ее до конца.

— Отчего у вас шрамы, милорд? — спросила я, касаясь одного из них пальцем.

— Тот, что гладишь — от восточной сабли, — сказал он. — Я был молод и не знал, что к врагу нельзя поворачиваться спиной. Тот, что под лопаткой…

— Вот этот? — я погладила другой шрам — неровный, бугристый.

— Да, этот. Он остался на память от битвы на Яванском мосту…

— Где вы один остановили двести конников?

— Двести! — он усмехнулся. — Кто их считал? Они ехали по четверо в ряд, мне только и оставалось, что отбиваться от четверых и продержаться до прихода подмоги. Но человек сорок я там положил, это точно. Шрам оставили свои — полезли с помощью и неловко махнули кривым ножом.

— А этот? — я провела пальцами по третьему шраму — самому длинному, он уходил с правого бока к груди.

— А это меня пытались убить по просьбе моей второй жены, — сказал граф и вдруг повернулся лицом. — Видишь, какой длинный? — он прижал мою руку к своему телу и заставил провести ладонью до середины груди. — Располосовали почти надвое. Наверное, моей второй жене было мало одного мужа. Поэтому она решила сделать из меня двух де Конморов.

Он не отпускал мою руку, а я не пыталась ее отнять. Некоторое время мы стояли, глядя друг другу в глаза. Тело его было твердым, горячим, и я поняла, что совсем не хочу убирать ладонь с его груди.

— Бланш… — сказал граф и замолчал.

— Да, милорд? — прошептала я.

— Ты можешь звать меня по имени? Милорд — это надоело до зубной боли! — вспылил он и отстранился, срывая рубашку и бросая ее на пол.

Я подобрала и ее, и положила на лавку, и только теперь смогла разглядеть браслет на правой руке графа. Медный браслет. Странный. В виде змеи, кусающей собственный хвост. Мне припомнились слова Вильямины — что-то она говорила о браслете, о том, что граф должен кому-то его подарить. Но задать вопрос я не успела.

— Набери в кувшин воды и полей мне, — приказал граф, и в голосе его послышались уже знакомые резкие нотки.

Он наклонился, и я щедро полила его трижды, пока он с фырканьем ополаскивал лицо и плескал воду на плечи и грудь. Я смотрела, как вода стекает по его телу, словно завороженная. Никогда я даже подумать не могла, что это так красиво и так волнительно. Граф не заметил моего взгляда. Потому что когда выпрямился, я уже смотрела в пол.

— Подай полотенце.

Я подала полотенце, он скомкал его, принявшись яростно тереть лицо и грудь, и спросил, услышав мой смех:

— Чему это ты радуешься?

— Неужели вы не умеете даже вытираться по-человечески? — спросила я, отбирая и расправляя полотенце. — Давайте вытру вас.

Промокая его кожу от влаги, я занималась этим делом гораздо дольше, чем требовалось, но граф не возражал.

— Это самое приятное мытье в моей жизни, — сказал он, когда я прикладывала развернутое полотенце к его груди, и помедлив добавил: — А в твоей, Бланш?

Мне стоило больших усилий, чтобы не выказать смущения. Уши все равно загорелись, но учитывая мою прическу, граф не мог этого заметить.

— Что сказать на это, милорд? — я пожала плечами, продолжая орудовать полотенцем. — У меня небольшой опыт по мытью мужчин. Не могу сказать, было ли то, что сейчас было, приятным для меня… Скорее — странным.

— Конечно, — пробормотал он, потом хмыкнул и подошел к лавке, чтобы взять свежую рубашку.

На первом этаже мы столкнулись с Барбеттой и Бамбри, они возвращались из сада