Констанца и Анна присоединились к нам, и их кавалеры долго не покидали нас, рассыпаясь в комплиментах. Матушка принимала их восторги по поводу обеих дочерей со спокойным достоинством, как и полагалось почтенной вдове, но когда молодые люди покинули нас, не преминула заметить:

— Все рыцари сейчас так выглядят? Они томные и нежные, как девушки. Ваш покойный отец принял бы их за манерных леди.

— Мама, ты ничего не понимаешь, — возразила Констанца, стреляя глазами. Надо сказать, получалось это у нее отменно — как будто сполохи голубых искр рассыпались из-под ресниц. — Сейчас в моде изысканность, а не грубая сила. А папочке понравился бы милорд граф — вот где ни капли изящества и утонченности.

— Танцует он очень изящно, — возразила Анна. — Правда, Бланш?

— А? — я посмотрела на сестру, словно только что проснулась.

— Граф хорошо танцует, верно? — повторила Анна. — На что это ты смотришь?

— Похоже, Бланш все еще под впечатлением от танца, — промурлыкала матушка, подталкивая меня локтем.

— Не знаю, — упорствовала Констанца, — по мне — нет здесь человека, более отвратительного, чем граф. По сравнению с ним меркнет даже леди Пьюбери, а у нее бородавки по всему лицу.

— Нельзя так говорить, — осадила ее матушка.

Но Констанцу было не унять:

— Но он бородатый, мама! Это неприлично!

— Ну и глупа же ты, Констанца, — вздохнула Анна. — Король тоже носит бороду, если тебе известно.

— Ой, можно подумать, ты видела короля! — не осталась в долгу Констанца.

— Тише! — шикнула на них матушка. — Сейчас объявят королеву бала.

[1] Бальи — звание судьи на бретонский манер

12

Мои сестры захлопали в ладоши, как и все барышни в зале. Я тоже захлопала, потому что даже зная, что титул королевы бала мне не грозит, волнение и надежда все равно охватили мою душу. Наверное, не было сегодня ни одной девушки, которая не возмечтала бы о чуде — о чуде мечтали даже дурнушки, даже те, кто прекрасно понимал свою ничтожность.

Распорядитель от имени графа поблагодарил всех гостей, почтивших своим присутствием праздник, и объявил, что на правах хозяина господин де Конмор выберет королеву сегодняшнего вечера, вручив ей, по обычаю, веточку плюща.

Музыканты заиграли нечто нежное и мелодичное, и граф де Конмор взял у распорядителя бала заветную для всех девушек награду — ветку плюща, прикрепленную к серебряной булавке. Сама по себе булавка была дорогой вещицей, а вкупе с титулом первой красавицы, полученным от самого господина Ренна, подарок обещал стать бесценным.

Матушки, тетушки и бабушки тут же вытолкнули вперед своих юных дочерей, племянниц и внучек, и даже нас троих матушка выставила в одну линию перед собой. Я видела, что платочек в ее руках дрожал, хотя она и старалась не выказать волнения.

Граф медленно шел вдоль двух шеренг разнаряженных юных леди, и его приближение заставляло девичьи лица светиться от радостной надежды. Когда он проходил мимо, на розовые от волнения мордашки набегала тень разочарования.

— Боже, он идет к нам! — прошептала Анна, и матушка ущипнула ее, чтобы молчала и улыбалась.

А граф и в самом деле направлялся к нам, и смотрел в мою сторону. Я сморгнула, чтобы избавиться от наваждения, но ничего не изменилось — пристальный взгляд графа словно пригвоздил меня, лишив возможности двигаться.

— Спины ровнее! Держите ровнее спины! — шептала нам матушка.

Я почти не слышала ее слов. А почему бы графу не сделать королевой бала меня? Нет, я вряд ли понравилась ему больше остальных, но… он целовал меня. Значит, признал мою миловидность. И такой жест был бы извинением за то оскорбление, что он мне нанес, и благодарностью за спасенные праздничные лакомства.

И если вот сейчас… сейчас…

Граф приблизился, и дамы в зале приглушенно загомонили, потому что его намерения теперь были более чем очевидны. Я и сестры поклонились ему одновременно — сказалась матушкина школа, которая во всем любила четкость и порядок. Но если сестры склонили головы, как и подобало благовоспитанным леди, то я не смогла оторвать глаз от графа. Он тоже смотрел только на меня — теперь не могло быть ошибки. Я почувствовала себя абсолютно, неимоверно счастливой и улыбнулась ему.

Он выдержал паузу, а потом с поклоном протянул веточку плюща Констанце. Та не смогла ее взять — так сильно у нее тряслись руки. Под бравурные звуки оркестра и аплодисменты матушка проворно выхватила у графа серебряную булавку и приколола к платью Констанцы.

— Благодарю, милорд, — сказала она, потому что Констанца только шевелила губами, не в силах произнести ни звука. — Моя дочь — признанная красавица Ренна! Ваше отличие — огромная честь для нашей семьи.

Он снова поклонился и оставил нас, даже не заговорив с Констанцей, которую сразу окружили с поздравлениями. Ее тормошили, как куклу, а она стояла вся пунцовая, не веря свалившейся удаче. Наверное, только я смотрела не на нее, а на графа. Уходя, он оглянулся через плечо, и наши взгляды опять встретились.

«Зачем же вы так поступили?» — мысленно спросила я.

Несмотря на разочарование, я удержала улыбку, но теперь даже не замечала ее — лицо мое словно застыло. Я тщетно пыталась прочитать в глазах графа ответ, но легче было бы прочитать надписи на древних плитах эльфийских камней.

Наверное, он просто посмеялся надо мной. Решил, что шоколадница недостойна быть признана королевой.

Все это я осознавала, не в силах двинуться с места. А меня толкали со всех сторон, потому что важные леди и юные барышни спешили поздравить Констанцу… или позавидовать ей.

Моя сестра стояла в окружении своих неудачливых соперниц, и те пожимали ей руки, осторожно прикасались к заветной награде и щебетали, щебетали и щебетали…

— Он выбрал Констанцу, — сказала вдруг леди Медоус, и голос ее прозвучал в девичьем щебете, как карканье.

Констанца услышала это и испуганно оглянулась.

— Конечно, ведь моя дочь — самая красивая девушка в Ренне, — ответила матушка. — Она получила этот титул заслуженно.

— Вы не поняли, моя дорогая, — настаивала леди Медоус, и ее голос становился все более скрипучим. — Он выбрал ее. Констанца станет следующей графиней де Конмор.

— Только надолго ли? — печальным эхом ответила леди Тэмзин.

Констанца побледнела и рухнула, как подкошенная.

Мы с Анной успели подхватить ее, но не удержали, потому что тело сестры стало вдруг тяжелым, как камень. Я упала на колено, обнимая Констанцу за талию, и надеялась только, что не растянусь на полу на потеху гостям.

Но на помощь нам уже бросились мужчины, Констанцу подняли сразу пять пар рук и бережно перенесли на диванчик.

Кто-то принялся обмахивать ее платочком, а матушка чуть с ума не сошла, то похлопывая Констанцу по щекам, то растирая ей ладони, и ласково умоляла дочку открыть глаза.

— Бедная девочка в ужасе от своей страшной судьбы, — изрекла леди Медоус. — Такая юная, такая красивая… Ах, как это все трагично…

— Не говорите глупостей! — отрезала матушка, обрывая рассуждения леди Медоус. — Признание красоты моей дочери — это не брачное предложение!

— Попомните мое слово, дорогая Леонидия, — пророчески предвестила леди Медоус, и я почувствовала желание швырнуть в ее толстое лицо бисквитное пирожное со взбитыми сливками.

— Что со мной? — спросила Констанца слабым голосом, и матушка склонилась над ней. — Мне плохо… Можно глоток воды?..

Молодые господа наперегонки помчались за водой. Слава Констанцы росла — это было несомненно.

Вскоре Констанца окончательно пришла в себя и даже улыбнулась, показывая, что с ней все хорошо. Ей шла даже бледность после обморока. Убедившись, что с сестрой все в порядке, я отступила от дивана, на котором она теперь сидела, облокотившись на услужливо предложенную подушечку. Матушка отошла вместе со мной, уступив место молодым господам, которые спешили высказать Констанце пожелания доброго здравия.